Василий Веденеев

Дальше живут драконы

Часть первая

ПРАВИЛА ИГРЫ

Глава 1

Аркадий Андреевич Лыков считал себя типичным москвичом, хотя родился и вырос в маленьком городишке далеко от столицы. Поступив в московский вуз, он вскоре обзавелся семьей, прописался у жены, а устроившись после окончания учебы в НИИ, без сожаления расстался с супругой. Тем более что и она искренне желала этого, надеясь подыскать более достойного, с ее точки зрения, спутника жизни. В результате развода и удачного размена жилой площади, у Лыкова появилась небольшая однокомнатная квартирка в блочной пятиэтажке.

Здоровье пока еще ни разу не подводило, и будущее представлялось обязательно счастливым. Впереди Лыков видел несколько вариантов достижения заветного благосостояния. Первый был достаточно тернист, требовал подготовки кандидатской диссертации и значительно осложнялся длинной негласной очередью на защиту, установленной руководством лаборатории. Да и написать «дисер» не так-то просто: сколько сил уйдет, пока в бухгалтерии тебе начнут начислять заветные «кандидатские» проценты.

Второй вариант тоже требовал усилий, но иного свойства – подыскать богатую невесту и вступить в более удачный брак. Однако подходящие невесты на улице не валялись, а чтобы добиться расположения состоятельных родителей возможной избранницы, необходим соответствующий антураж в виде цветов, подарков и респектабельный внешний вид. Поэтому Лыков постоянно искал приработка – не пыльного, но денежного. Так, судьба свела его с неким Витей Жедем, работавшим на пункте приема стеклотары, и Олегом Кисловым, имевшим возможность договориться насчет грузового автомобиля.

Их отношения окрепли после того, как Аркадий между делом рассказал об одном, уехавшим на отдых, знакомом – человеке не бедном, имеющим денежки и импортную технику. Жедь, подумав, предложил наведаться на квартиру к знакомому в период его отсутствия. Аркадий отказался, но, где живет знакомый, объяснил и потом получил от Витька долю – плотную пачечку хрустящих двадцатипятирублевок. Долго не отпускал страх, но обошлось, и Аркадий решил – уж если рисковать, занимаясь подобными вещами, то по крупному. Зачем зарабатывать неприятности? Их и так в жизни предостаточно.

С мыслью о возможных неприятностях он и проснулся летним утром, искренне недоумевая – отчего в голове спозаранку вертятся подобные мысли? Сегодня в институте долгожданная распродажа – уже отложены денежки на этот случай. Профсоюзное собрание состоялось на прошлой неделе, и его в докладе не упоминали, а членом других общественно-политических организаций Лыков не состоял, выбыв из одной по возрасту и не вступив в другую. Но отчего так погано на душе и чешется правый глаз?

После завтрака он оделся и вышел из дома, чтобы проделать обычный путь к родному НИИ – сначала на автобусе до метро, потом в душном вагоне до центра, там пересадка, потом еще несколько остановок – и маленькая прогулка пешком.

Войдя в комнату, Лыков улыбнулся коллегам и сделал рукой неопределенный жест, должный означать приветствие.

– Что нового? – откинувшись на стуле, спросил он.

– На сено отправлять будут, – буркнул один из сослуживцев. – Ты вчера в министерство ездил, а к нам из профкома приходили, предупреждали.

– Правильно, – согласился Лыков, – сейчас самое время. А ты чего всполошился? Твоя очередь ехать?

– Моя, – печально вздохнул сослуживец.

– Не тужи, выручу, – пообещал Аркадий, быстро прикинув, что уехать в подшефный колхоз можно недели на две, а то и на месяц. Там будут кормить, на сенокосе успеешь загореть, и получится недурной дополнительный отпуск. А здесь сохранится зарплата: толковый человек всегда найдет выгоду!

Весело прищелкнув пальцами, он повернулся к двери и увидел начальника отдела, прозванного Котофеичем за круглые зеленоватые глаза и рыжеватые усы.

– Лыков, зайди, – проскрипел Котофеич и закрыл дверь.

– Щас… – попытался оттянуть неприятный момент Аркадий. Неужели шеф дознался, что вместо министерства Лыков вильнул по своим неотложным делам?

– Футбольчик вчера смотрел? – поинтересовался другой коллега, разворачивая бумагу с бутербродами и опуская в стакан кипятильник.

Оставив вопрос без ответа, Лыков вышел: не стоит томить Котофеича долгим ожиданием. Кабинет начальника располагался в самом конце длинного коридора, в комнатке, переоборудованной из женского туалета.

Аркадий поправил узел галстука и без стука открыл дверь – Котофеич любил играть в демократию и на собраниях назвал свой коллектив «сплоченной семьей», что вызывало у сидевших в последних рядах иронические улыбки.

– Присядь, – начальник неторопливо открыл сейф, достав из него тонкую папку. – Поедешь сейчас к главному шефу, отвезешь бумаги. Если захочет с тобой пообщаться, не отказывайся, но лишнего не болтай. Понятно?

Главным шефом называли директора института – человека пожилого, несколько лет тяжело болевшего и уже не ожидаемого обратно. В его кабинете давно по-хозяйски расположился Афанасий Борисович, считавший себя полноправным и неоспоримым преемником шефа, Но пока приходилось блюсти субординацию, сохраняя видимость, что советуются, хотя все решал ставший всесильным заместитель.

– Почему я? – спросил Лыков. У старика можно застрять надолго, а машину не дадут. – Пусть Сагальский или Кучумов поедут.

– Ездили, – вздохнул Котофеич. – Ну чего тебе стоит, сгоняй, а если раньше освободишься, можешь не возвращаться. И потом, это не моя прихоть, сам Афанасий Борисыч велел.

– Именно в отношении меня распорядился? – недоверчиво прищурился Аркадий, безошибочно почувствовав слабину в голосе начальника, – ну, еще нажим, мы ломим, гнутся шведы и личное присутствие на распродаже будет обеспечено.

– Не именно, а приказал отправить с бумагами молодого интеллигентного научного сотрудника. Главному будет приятно, что его не забывает молодежь.

– Молодежь, – не удержавшись, фыркнул Лыков. – У нас большая часть молодых относится к нему как к сказочному персонажу: все слышали, но никто не видел. И вряд ли теперь уже увидят.

– Не заговаривайся! – сурово одернул его Котофеич. Он взял со стола папку и сунул в руки Лыкову.

В коридоре Аркадий постоял у открытого окна, делая глубокие вдохи, чтобы немного успокоиться, и тщательно осматривая горизонт – нет ли на нем тучки, не обкладывает ли город пеленой затяжного дождя? Тогда можно затянуть выезд к старику и, сославшись на проливной дождь, остаться в институте до распродажи. Но, как назло, ярко светило солнце.

«Может, оставить денежки Кучумову? – думал Лыков, медленно направляясь к своей комнате. – Объяснить, что надо купить, и оставить? Нет, все перепутает, козел безрогий, возьмет не тот размер, а то и ничего не купит. Вот невезуха!»

Взяв со стола кейс, он сунул в него папку, защелкнул никелированные замочки и, прощально помахав рукой, направился к выходу, кляня в душе последними словами Котофеича, Афанасия Борисовича и болящего главного шефа…

До сегодняшнего дня Аркадию еще ни разу не доводилось бывать в доме главного шефа – только в последнее время, окончательно поняв, что старик не сдюжит с болезнью, начальство стало отправлять к нему мэнээсов, а до того предпочитало личные контакты, демонстрируя преданность и озабоченность состоянием здоровья директора. Излишним любопытством Лыков не страдал, но взглянуть, как живет заслуженный товарищ, было любопытно.

Шеф жил в районе, прозванным «дворянским гнездом», – кирпичные дома с широкими окнами, заботливо политые дворниками тротуары, много зелени, тенистые дворы с ухоженными газонами и цветниками около подъездов, нет привычного, надоедливого гула грузового транспорта. Во дворах стояли личные автомобили, кричали играющие дети, женщины в модных курточках выгуливали откормленных, породистых собак.